Смотрите в кинотеатре
В основе «Кармины Бураны», эпической кантаты Карла Орфа, написанной в начале XX столетия по манускриптам XIII века, – средневековые размышления о человеческой судьбе и её переменчивости. Крутится колесо фортуны, и удача сменяется бедой, а горе – радостью. Жизнь – это, конечно, боль, но есть в ней и надежда, весна и любовь. Пусть музыка и кажется абсолютно самодостаточной в своём мощном, завораживающем звучании, но от визуализации и пластического решения лишь выигрывает, обретая более ясные черты. Тем более что Орф следовал вагнеровской концепции об «абсолютном произведении искусства», где должны быть объединены не только музыка и речь, но и движение. И хореограф Эдвард Клюг добавил это движение, создав на основе кантаты танец, созвучный и музыке, и речи, и смыслам. Лаконичный, мрачный, с чёткой геометрией тел – и всё же живой и дышащий. «Движущей силой хореографии, следующей за содержанием различных текстов из средневековой рукописи Codex Buranus, является параллелизм между циклами природы, особенно во время весеннего пробуждения, и человеческой жизнью. Желание, влечение, пробуждение чувств в молодом теле. Спонтанно возникшая форма представляет собой круг, совпадающий с кругом фортуны из первой песни O Fortuna, и была создана тридцатью танцорами, каждый из которых стремился к ядру этой совершенной естественной формы. Чем уже круг, тем больше напряжения и силы пронизывает его ядро», – так описывает Клюг свое видение «Кармины Бураны». Но хореограф подчеркивает, что не может быть единственно правильной интерпретации смыслов этой великой кантаты, как не может быть и не правильных. Так что каждый зритель волен видеть и чувствовать своё, как и волен просто любоваться совершенством создаваемых танцовщиками форм, причудливой и мрачной иллюстративностью танца.